Вверх без остановки (или Симеон в эпоху высоких технологий)

– Да нет же, погоди, все, что я знаю, это то, что ему все надоело, поэтому и ушел. – Но как так? – А вот так, все надоело ему, и ушел. – Но куда? – Да никуда. Начал подниматься и подниматься, все время вверх. – И что? – Ну представь! – Что представить? Что он тебе нравится, София? – Какой же ты дурак, Марко! Нет, представь, как он все время поднимается, поднимается и твердит, что все это бред. В смысле, не сам подъем вверх, а все, что творится внизу. – Он уже там? – Как он будет там, если до сих пор поднимается? – И что теперь? – А то, что там, где ты его видишь, он по-прежнему поднимается и, к тому же, такой довольный! Говорит, что сверху все кажется таким четким и крошечным, что даже не обращаешь внимания на ту фигню, которая бесила тебя раньше. Говорит, что ощущения просто невероятны. – И что он будет делать? – Ну, говорит, что уверен в том, что еще раз спуститься не может быть и речи. Единственное, он вынужден прекращать подъем, потому что на определенной высоте ему не хватает кислорода, и что это схоже с тем чувством некомфортности, которое он испытывал здесь, внизу, где ему тоже не хватало кислорода. И если бы не кислород, – кстати, не думай, что он вдруг строит из себя какого-то ученого или что-то в этом роде, он действительно не может понять причину, потому как чувствует на себе, что ему реально не хватает кислорода, потому что ему просто-напросто трудно дышать, и, в общем, повторяет, что если бы не кислород, то продолжал бы подъем без остановки. – Как вообще Хуану пришла в голову идея о подъеме? – Говорит, что точно не знает, но, наверное, чтобы я просто подумала о тех вещах, которые пока еще не видела, особенно в том случае, если не верю в то, что он прав. Говорит, что подняться это так круто, а если я не верю, то чтобы я посмотрела наверх; ему кажется глупым все время перемещаться по горизонтали: от одной работы до другой, от этой улицы к той, из одного город в другой, и так всегда… Он мне это так долго объяснял, короче, уяснила я только одно: горизонтальному прогрессу, грубо говоря, пришел конец. Вот как-то так. – Так, София, хочу, чтобы ты также уяснила, что не хочу, чтобы по его зову ты смотрела ни наверх, ни куда-либо. – Да ну тебя, это совсем не то, что ты думаешь! Кстати, я ему сказала, что, может быть, у него исчезла линия горизонта. – Конечно, ты же сама ему ее стерла. – Да замолчи уже, Марко! И зачем я тебе все это рассказываю? Он сказал, что вовсе нет и что, возможно, раньше это пришло бы ему в голову, а сейчас, оказывается, горизонты следуют друг за другом, и каким бы единственным ни казался в поле зрения горизонт, ты знаешь, что он не означает конец, и строишь отдаленные догадки о существовании другого, за этим. – И ты говоришь, что Хуан не строит из себя ученого? Как хорошо разыграл чувак, нет? – Слушай, тебе вообще ничего нельзя рассказывать! Он говорил, что существуют области, в которых материя сужается до тех пор, пока не начинает заполнять невероятно малюсенький участок, другими словами, singular, внутренняя плотность которого оказывается в итоге беcконечно большой. То есть, все то, что попадает в рамки горизонта событий, растворяется и уничтожается в точке сингулярности, которую также можно назвать «безвозвратной», и что это до такой степени налажено, что даже свет не может ускользнуть от этого небесного феномена. – Впрочем, как и ты, детка, никуда от меня не денешься. – Почему всегда, когда я хочу рассказать тебе что-то серьезное, ты начинаешь подкалывать? – Ладно, София, давай займемся чем-то более интересным, и не будь такой сурьезной. То, о чем ты рассказываешь, называется «эффектом хищных растений», это такой эффект, который ты производишь на нас самой собой. Вот так оно просто. – Дай же мне закончить, Марко! В общем, он не может ускользнуть от феномена, потому что сила тяжести настолько огромна, что даже свет со своей скоростью не может это сделать. И, согласно знакомой тебе теории относительности, если ничто не может двигаться с большей скоростью, чем скорость света, как бы она ни противостояла силе этой колоссальной тяжести, то ни он, ни ничто иное не может от этого ускользнуть. – Ну, пипец, прямо великий побег Хуанито! У него просто серьезный кризис личности! Все это мне чем-то напоминает Симеона-пустынника, сидящего на колонне, будто сошел с другой планеты. Помнишь? Но только у Хуана это более radical change, вернее, если говорить языком науки, это singular change, что означает, что все мы скоро заведемся по жизни как моторы. – Перестань гримасничать, Марко, я ведь знаю, что ты не понял. Не думай, что я ничего не понимаю, хоть и рассказываю тебе. – Да нет же, София, какую-то часть я послушал, но все дело в том, что вся эта ситуация с сингулярностью не без причуд, и я, к тому же не зная английского, понял ее наполовину. – Ты имеешь в виду singular? – Милая моя, насчет английского я пошутил, чтобы как-то утихомирить тебя. Слово говорит само за себя и означает «сингулярный», я же понимаю. – Но это не то значение, к которому ты привык, Марко, а то, что в ближайшие годы произойдет интеллектуальный взрыв и все мы станем такими же маленькими, как те муравьишки, что бегают у нас под ногами, а мы не знаем, наступить на них или нет. Это называется технологической сингулярностью. – Тоже мне гений! То есть нас будет окружать такой интеллект, что я даже не узнаю, что ты мне изменяешь с Хуаном, и, вообще, посмотрим, хватит ли у тебя наглости просить, чтобы я покупал всю эту сингулярную хрень? – Марко, думай, что хочешь. Что было, то было, и сейчас мы уже в другом спектакле. Я просто хочу дорассказать. Подумай только, сколько всего произошло от строительства первой железной дороги до появления компьютера, и это только за один век. А после изобретения компьютера, смотри, как все поперло. Ты так не думаешь? – Да, поперло. И во всем этом есть какая-то мистика, София. Смотри, что я нагуглил, пока ты болтала. Роберт Антон Уилсон именовал «Феноменом Христа Спасителя» гиперболический шаблон (он помасштабнее экспоненциального), которому соответствует невероятно гигантский объем знаний и информации, получаемый нами в настоящее время. Не упусти Христа!

Судя по всему, Уилсон создал единицу измерения «Иисус», обозначаемую как j, под которой понимается совокупность всех научных изобретений, зафиксированных на первый год нашей эры. По его мнению, человечеству понадобилось от сорока тысяч до ста тысяч лет, чтобы достичь отметки «один Иисус» (1j). Каждый последующий рост научного знания занимал гораздо меньший промежуток времени. Так, второй, 2j, потребовал полторы тысячи лет и пришелся на расцвет эпохи Возрождения. Для достижения 4j ушло всего двести пятьдесят лет, и проявилось оно в 1750 году. Люди потратили сто пятьдесят лет до отметки 8j, было это где-то в 1900. Далее, 16j были достигнуты за пятьдесят лет, в 1950, 32j – за десять лет, в 1960, 64j – всего лишь за семь лет, в те сумасшедшие шестидесятые, около 1967, и 128j – всего за шесть лет, в 1973, в самый разгар кризиса нефти… На 2000 год предвиделось удвоение объема информации дважды в год. – Марко, тебе не кажется, что сейчас заболтался ты? – Эй, ты, послушай! Только ты, что ли, можешь нудить? Напомню, что ты первой начала рассказывать про Хуанито. – Но тебе же нравится, что я могу рассказывать и заболтаться! – Короче, София, хватит. – Как хватит? Ты понимаешь реально, о чем речь? Возможно, наступит момент, когда всё будут контролировать машины, и мы с тобой будем не важны. Так зачем же бороться и что-либо делать? – Детка, может, остановишься, а? Ты в таком чудовищно бешеном темпе закручиваешь свои мысли, что за ними невозможно угнаться. – Марко, ты представляешь, каким будет будущее? Некоторые полагают, что нас превзойдут технологии, а роботы, выпущенные людьми, будут намного их умнее, они будут ими управлять и держать под контролем как детей-шалунишек. Хуан – настоящий передовик и пионер, иначе как ты объяснишь то, что он вот так вот берет и уматывает, начинает подниматься и при этом не останавливается? Вот у меня, к примеру, нет ни храбрости, ни представления, как это делать. – Так, хватит! Все, дорогая! Я по уши сыт твоей болтовней о Хуане. Да пусть поднимается он до куда хочет, пусть сингуляризируется, ты делай то, что тебе угодно, а у меня свои проблемы. Знаешь, что меня волнует? ИГ, известный в научных кругах как «Ипотечный Горизонт». Вульгарно его еще называют ГИ, то есть «Гребаная Ипотека», и ее эффект в том, что вместо того, чтобы поднимать, она на всей скорости меня опускает. Так что, давай, лучше будет, если ты начнешь подниматься, а я спускаться. – Но, Марко, …? – Никаких но, София. Давай дуй наверх, а я вниз. Пойду за льдом для вечеринки, а то, наверняка, найдется умник, который точно верит в то, что его принесет Христос. (i)

Хосе Феликс Вальдивьесо. Директор по коммуникациям. IE Business School

(i)

– Роберт Антон Уилсон: http://bit.ly/bY92eA – Гравитационная сингулярность: http://bit.ly/cUyf0Q – Какова связь между Иисусом и ростом объема информации?: http://bit.ly/1hbleoM (Дата обращения: 05/2011)